Вышел сериал «В круге первом» по роману Александра Солженицына с безумным Сталиным и джинсой.
По занятному стечению обстоятельств, «В круге первом» вышел в самый разгар скандала, развернувшегося после резолюции Европарламента, осуждающей коммунистические режимы. Так что премьера экранизации стародавнего романа вышла неожиданно актуальной, что добавило веса и без того немалому событию: первой отечественной постановке по главному советскому диссиденту и нобелевскому лауреату Александру Солженицыну.
В эпиграфе к изданию 1990 года автор сравнивает судьбу романа с «Мастером и Маргаритой»: дескать, калечили книгу, потом восстанавливали, что поделаешь – цензура.
Удивительно, но судьба и здесь позабавилась - экранизировали книги буквально подряд, обе - на телевидении, обе - силами серьёзных респектабельных режиссёров. Ну и получилось похоже.
Вот только мнения Михаила Афанасьевича мы узнать не можем, а Александру Исаевичу постановка понравилась. Ну и славно – всё преодолел, заслужил и дожил.
Если кто вдруг забыл, главным местом действия является «шарашка» в Марфино, в которой сидел и сам Солженицын. Её сидельцы, занятые исследованиями в области телефонии, привлекаются к расследованию крайне неприятного эпизода. Сотрудник МИДа, узнавший о том, что советские разведчики должны получить от своих американских агентов материалы по атомной бомбе, позвонил из телефона-автомата в посольство США и сдал шпионов. Имеется запись его голоса, и зекам-учёным нужно опознать предателя по образцам, предоставленным МГБ. На дворе – 1947 год.
Дословность и благоговение, похоже, становятся творческим методом экранизаций. Роман пересказывается усердно, за редкими изменениями в тексте в пользу доходчивости.
Лакуны заполняют внутренние монологи героев и закадровый текст, который читает сам Солженицын. Хорошо читает. Всяческие мелочи, вроде джинсовых рубашек, неожиданно украсивших сороковые годы, оставим злопыхателем – не в джинсе дело. Мизансцены прописаны, актёры хлопочут лицом, Миронов в роли Глеба Нержина не лучше и не хуже, чем в любой другой, Певцову очень идет форма дипкорпуса.
Зеки горячо рассуждают о вечном и застенчиво – о бабах, граждане-начальнички трясутся за погоны и над всем этим возвышается Сталин в исполнении Игоря Кваши, похожий уже даже не на сумасшедшего диктатора, а на Вия в френче и с трубкой.
Сцена, в которой министр Абакумов (роскошная работа Романа Мадянова), подняв бровки домиком, просит вождя вернуть смертную казнь, а вождь, неприлично распаляясь от грядущих мучений народа, обещает вернуть, обещает новые чистки, новые сроки, ну а политическим передачки продуктовые запретить – это чистый Дневной дозор. Что, впрочем, находится в соответствии как с духом, так и с буквой романа.
Но при прорастании произведения в новые, так сказать, времена выясняются занятные вещи. Похоже, что диссидентское сознание мифологично по самой своей природе. Даже Булгаков от своей хоть и двусмысленной, но оппозиционности сочинил именно «Мастера и Маргариту». И если признать правоту исследователей творчества писателя, утверждающих, что Воланд – это как бы Сталин, то за короткое время мы получили два образа великого кормчего, причем оба довольно фантасмагоричны. И эта демоническая фигура – адекватный противовес столь же условному усталому победителю фашизма, которым представляет вождя новый патриотический кинематограф.
Солженицын – точно один из к штыку прировнявших перо, и его книги сыграли определённую роль и в крушении СССР, и в том, что за этим последовало. Хорошо это или плохо, можно спорить. Но Солженицын, сочиняя своё детальное исследование свободы и несвободы, был вполне адекватен той эпохе высоких давлений. Сегодня его взгляд кажется слишком простым, просто потому, что давление ослабло и появилась возможность спокойно разбираться с прошлым.
Что ж, можно вспомнить других «несогласных» – Стругацких, избравших совсем другой путь, и их сентенцию: «Будущее строится нами – но не для нас».
Антон Костылев, «Газета.Ru»