Самый дорогостоящий выскочка

В Пушкинском музее открылась выставка культового английского художника Джозефа Мэллорда Уильяма Тёрнера. По словам Ирины Антоновой, это самый дорогостоящий проект за всю историю ГМИИ.

 

О предстоящей гастрольной выставке Тёрнера было объявлено ещё летом. Тогда сомнений в реализуемости проекта ни у кого не возникало: глава благотворительного фонда «Искусство и спорт» Алишер Усманов лично подтвердил, что намеченное мероприятие произойдет в срок и без потерь. Наступивший затем финансовый кризис, вероятно, заставил музейщиков поволноваться, однако «слово купеческое» оказалось твёрже гороха. Из лондонской галереи Tate Britain действительно прибыла внушительная подборка тёрнеровских произведений – четыре десятка холстов, больше семидесяти акварелей и несколько гравюр.

 

С таким размахом знаменитого британского пейзажиста в России не показывали никогда.

 

В тот же ГМИИ тридцать с лишним лет назад приезжала его небольшая выставка – и всё, пожалуй. Отечественные музеи произведениями Тёрнера не располагают, да и в других мировых сокровищницах с этим негусто. Tate Britain владеет неоспоримым «контрольным пакетом», поскольку сам художник завещал своё наследие именно этому музею национального искусства. Работами Тёрнера с нами поделились щедро, правда, в какую копеечку влетел проект, никто не признаётся. Надо полагать, Ирина Антонова знала, о чём говорила, называя выставку самой дорогостоящей в истории музея. А меценат Алишер Усманов заявил только, что деньги эти у него по-прежнему не последние, даже и в нынешние трудные времена.

 

Таким образом, состоялась не только сама экспозиция, но и косвенно подтвердилась программа будущих «Декабрьских вечеров», которые пройдут в этом году под лозунгом «Посвящение Тёрнеру: образ и звук».

 

Именно на тонких связях между музыкой и изображением основывал когда-то Василий Кандинский принципы абстрактного искусства. Уильям же Тёрнер, живший задолго до него, об абстракции знать ничего не знал – по крайней мере, терминологически. Не было такого слова, и практики такой не существовало. Однако сегодняшние привязки не кажутся высосанными из пальца, достаточно посмотреть на привезённые холсты и акварели. Многие из них до того беспредметны, что впору именно Тёрнера называть «отцом абстракционизма». Некоторые искусствоведы в ХХ веке приблизительно так и рассуждали – и серьёзно промахивались, пытаясь задним числом приписать художнику намерения, которых у него не было. Пожалуй, только в последние два-три десятилетия о нём начинают говорить взвешенно, без передергиваний и спекуляций. Тенденция похвальная, но загадка всё равно остаётся.

 

Личность Тёрнера вообще представляется парадоксальной.

 

Он всегда выламывался из типовых биографических канонов и не давался в руки классификаторам. Нужны доказательства, что художник был стяжателем и карьеристом?

 

Пожалуйста, их сколько угодно. Хотите считать его бунтарём-романтиком? Этому тоже полно свидетельств. Угрюмый и неотёсанный выскочка, который с годами становился «всё более сумасбродным и всё менее внимательным к природе»? Так считали многие современники, включая другого великого художника Джона Констебла. Или он провидец и даже визионер, смотревший на мир «открытыми глазами»? Насчёт «открытых глаз» много позднее высказался Клод Моне, но и при жизни Тёрнера находилось немало людей, почитавших его гением.

 

Буквально всё в этой биографии противоречиво и не поддаётся однозначной трактовке.

 

Совершенно не удивляет, что у него не было учеников и прямых последователей, хотя долгие годы Тёрнер преподавал в Королевской академии художеств в Лондоне. На выставке можно встретить даже наглядное пособие к лекции, собственноручно им изготовленное: «Сферы на разных расстояниях от глаза». Второпях эту композицию можно принять за произведение конструктивизма 1920-х годов.

 

Но бог с ним, с конструктивизмом – в этой схожести видится лишь шутка истории.

 

Гораздо важнее, что Тёрнер предвосхитил импрессионистов, символистов и тех самых абстракционистов.

 

Тут уже забавными совпадениями не отговоришься.

 

Для современного зрителя тёрнеровские ходы могут стать откровением, потому что до сих пор у многих в сознании зияет пропасть: мол, были некогда великие старые мастера – а потом откуда ни возьмись появились пачкуны-модернисты.

 

Если знаете за собой подобное недоумение, обязательно сходите в Пушкинский музей. И попробуйте увидеть, куда влекла муза этого великого пейзажиста в те времена, когда ещё не было моды на авангард. Посмотрите на все трансформации манеры, обозванные современниками «претенциозной небрежностью», и сравните их с работами в духе высокого академизма. Как ни удивительно, сам Тёрнер пропасти между тем и другим не видел. Кумиром его до конца жизни оставался классицист Клод Лоррен, он обожал «малых голландцев» и умел делать буквально всё, о чём мечталось заказчику – и тем не менее постоянно уходил в непознанное.

 

Туда, где только свет, цвет и динамика. Мгновение и вечность.

 

Возвращаясь к составу выставки, заметим, что здесь хватает вещей очень важных для понимания творческой эволюции. Например, полотно «Снежная буря. Переход Ганнибала через Альпы», датированное 1812 годом, – это один из первых образчиков «другого искусства», вынесенных автором на публику. Вообще-то, он всю жизнь мечтал создать масштабное произведение на историческую тему, это был своего рода идефикс. И вот, пожалуйста: на картине изображена битва карфагенян с альпийскими племенами, подотчётными Риму. Думаете, триумф батальной живописи?

 

Ничего подобного.

 

Процентов восемьдесят от площади холста занимает небо, охваченное снежными вихрями. Войнушка происходит где-то внизу и сбоку, толком там ничего не видно. Это ли не победа подсознания над авторскими амбициями? Наверняка же хотел как лучше, а вышло, как на роду написано. Гениально и неочевидно.

 

Другая «Снежная буря», написанная через тридцать лет после первой, – это и вовсе живописная вакханалия, почти без признаков реальности. Там у него будто бы «пароход выходит из гавани, подавая сигналы на мелководье и измеряя глубину лотом» (цитата из полного заглавия полотна).

 

Мало кто из современников понял хоть что-нибудь, в основном плевались и издевались.

 

Хотя по поводу самой первой картины Тёрнера «Рыбаки в море» (она тоже есть в экспозиции) за много лет до того звучали слова: «Лодки устойчиво держатся на плаву и хорошо плывут, а волнение на море восхитительно обманчиво». С ним всегда было так, мнения зрителей постоянно разделялись – во времени и пространстве. Хотя он не ощущал себя провокатором и к этому не стремился. Однажды, под конец жизни, Тёрнера спросили, в чём загадка его творчества, и он ответил предельно просто: «У меня был один секрет – работать на износ». Рецептом гениальности не назовешь, но что-то важное тут всё-таки брезжит.

 

Велимир Мойст, «Газета.Ru»