Не-фламенко

, (12:47) 17 августа 2005 г.

Как заявлялось в афише, будет представлено национальное испанское искусство – фламенко. То, что увидели нижегородцы, даже с большой натяжкой нельзя назвать фламенко.

Во-первых, на самом деле фламенко – это сочетание трех равноправных составляющих: звучания живой гитары, танца и живого пения. Во-вторых, искусство фламенко возникло несколько веков назад в испанской провинции Андалусия в среде одной из наиболее бесправных и угнетенных групп населения – переселенцев-цыган. Поэтому в основе фламенко лежит трагическое мироощущение бесправных и отверженных, но не смирившихся людей. Может быть, именно потому в искусстве фламенко изначально было столько эмоционального запала. В-третьих, фламенко никогда не было статичным искусством, и, хотя оно имело свои каноны, главное было не слепое следование им, не бесконечное повторение одного и того же набора движений, слов и мелодий, а умение заставить зрителей и слушателей ощутить моральное потрясение, заглянуть в страшный и таинственный омут собственной души. Поэтому фламенко всегда допускало ломку стиля, а импровизация являлась не только возможной, но и обязательной составляющей выступления: каждый исполнитель должен был сказать зрителю что-то свое. И обязательно должен быть услышанным, вызвать отклик в душах. Главное было исполнение, вызывающее потрясение – о таких исполнителях в Испании говорят: “Tiene duende!” – «У него есть дуэнде!» О тех же, кто хорошо владеет внешней техникой, но не способен вкладывать в нее чувства, говорят: «No tiene duende!» - «У него нет дуэнде!» Фламенко без дуэнде не существует.

В том, что было представлено на сцене нижегородского кремлевского концертного зала, ничего этого не было. Живой гитары и живого голоса не было вообще, а половину композиций фонограммы состояла музыка диско, а не фламенко. Причем, звучала она была так громко, что возникало впечатление, что находишься на дискотеке, а не в зале филармонии. Уже после первого номера зрители стали кричать, чтобы музыку убавили. Услышали их не сразу.

Трагического духа фламенко в подавляющем большинстве композиций не было. Правда выветриваться он начал еще в Испании, когда в начале ХХ века фламенко вышло на подмостки кафе и стало одним из компонентов «ресторанного бизнеса»; уже тогда известный испанский поэт Федерико Гарсиа Лорка отмечал, что работа на развлечение широкой публики снизила уровень этого искусства. Не было в выступлениях на нижегородской сцене и импровизации – только заученные шаблонные жесты и движения, причем, нередко – плохо заученные и плохо исполненные.

Глядя на выступления на нижегородских подмостках, можно было бы предположить, что в XXI веке искусство фламенко деградировало и завершает свое существование, раз уж сами испанцы исполняют его так безобразно. К счастью, на самом деле это не так: в настоящее время есть несколько истинных мастеров фламенко, работа которых свидетельствует о том, что фламенко не только способно еще потрясать зрителей, не только живет, но и развивается. Лучший из современных танцоров фламенко, наверное, испанец цыганского происхождения Хоакин Кортес. Каждый взмах руки, каждый удар каблука, каждый поворот корпуса которого моментально бьет по напряженным нервам зрителя. Те, кто видели, как Кортес танцует фламенко, вряд ли когда-нибудь смогут получить удовольствие от исполнения среднего уровня… Но то, что было на нижегородской сцене, - это даже не средний уровень – это уровень художественной самодеятельности самого низкого пошиба.

Вы когда-нибудь видели на балетной сцене Жизель в очках? Нет. И не потому, что у всех балерин отличное зрение. А потому, что разрушить хрупкую ткань художественного образа очень легко, и зрителю вряд ли удастся абстрагироваться от вида этого дополнительного элемента в облике артиста. Но гости из Испании, похоже, и не ставили перед собой цель создать на сцене некий мир фламенко и увлечь туда зрителя. Поэтому были и очки, и остановки прямо в середине номера, чтобы откровенно застегнуть расстегнувшуюся туфлю, и масса неотработанных движений. После этого уже не надо быть Станиславским, чтобы сказать категорическое «Не верю!»

На сцене был представлен ряд танцевально-музыкальных номеров. Танго (кстати, не имеет к искусству фламенко никакого отношения) было такое вялое и бесстрастное, что больше походило на карикатуру этого танца. С абсолютным равнодушием был исполнен номер под названием «Perdoneme, me amor!» («Прости меня, моя любовь!»): в этом танце (по справедливости, лучше бы не называть то, что в тот момент происходило на сцене, танцем) никто ни у кого не просил прощения и никто никого не любил – все повторяли набор несложных, безыскусных заученных движений, причем – не всегда впопад. Далее последовало попурри из «испанских посадоблей», которое открылось номером с музыкой… нашего родного, советского Арама Хачатуряна – знаменитый «Танец с саблями». По залу пробежала волна смеха. 

После всего увиденного было даже как-то неловко вспоминать о том, что танцы фламенко восходят к культовым и религиозным. Потрясла удивительная неспособность испанцев чувствовать глубину своих танцев и своей музыки. Казалось, иные музыкальные композиции фламенко могут заставить мертвого подняться из гроба и начать танцевать. Но у испанцев они особых эмоций не вызвали. Приходилось наблюдать парадоксальную душевную пассивность исполнителей. В труппе из нескольких десятков человек исключение составила лишь одна девочка лет девяти, которая солировала в номере на музыку Мануэля де Фальи из фильма «Колдовская любовь». Музыка, конечно, великая. Де Фалья знал, в чем скрытая истинная суть фламенко: «Где черные звуки – там дуэнде», - когда-то определил для себя он. Странно было наблюдать ребенка, танцующего страсть, но, похоже, что кроме этой девочки, такую роль было исполнить некому. Было видно, что она пытается душевно переживать то, что танцует, что она получает радость от своего танца и хочет радовать своим танцем зрителей. Чего не скажешь о всех остальных исполнителях. Одна истинная танцовщица фламенко на всю труппу, и та – ребенок. Ну, что ж, зато, может быть, это новая Кармен Амайя, которая тоже с детства чувствовала истинную сущность фламенко и отличалась блестящим исполнением.

Впрочем, негативное впечатление от спектакля в целом несколько смягчил финал, который не отличался высоким художественным уровнем, но был в какой-то степени примиряющим: последний танец исполняли все танцоры труппы – небольшими фрагментами, поочереди - пусть порой безыскусно, но зато очень душевно. Действо напоминало домашнюю испанскую вечеринку конца XIX века. Душевности, которая бы компенсировала слабую технику исполнения, как раз и не хватало во всем, что происходило в тот вечер на сцене кремлевского концертного зала.

Татьяна ЕЛЬКИНА.

Последние статьи