Не будите собаку доктриной

             Я узнала страшную тайну. Достаточно случайно. Просто пришла туда, куда меня не звали. А там не знали, что я пришла и стали говорить тайное. Так вот: у нас есть доктрина. (Или у них есть доктрина?) На этот раз - по национальной политике.

Может я, конечно и неправильно что-то поняла, поскольку говорили как бы не мне; наверное, если бы специально говорили мне, то я бы поняла больше, но то, что я поняла – меня расстроило.

Теперь у нас будет одна нация – единый советс… нет простите, российский народ. Нет, не бойтесь так, культур будет много и языков тоже, только нация будет одна, она будет едина и неделима, как  наша территория.

Я, может быть, еще конечно что-то неправильно поняла (как бы курица – не птица, но все же я – не полная курица), а все-таки поняла, что в скором времени у нас будет очень единая территория, очень, поскольку объединять ее будут новые принципы территориального деления.

            Но вот мне кажется, что трудно любить что-то очень большое и неясное по очертаниям. Мне кажется, что неудобно любить очень большую Родину, такая большая любви не поддается.

От одной женщины в одном северном регионе, я слышала  фразу, которая меня глубоко ранила. Женщина эта приехала на север поработать, да так и осталась там. А фразу эту произнесла не в приватной беседе, а в ходе фокусной группы. «Дети уже прижились, теперь здесь их родина, а мы - нет. И от своих корней оторвались… Теперь мы так, без родины.».

Я не люблю тундру. Она мне кажется некрасивой, мне было бы очень плохо, если бы меня там заставили жить обстоятельства жизни. А кто-то любит, те, кто там родились. А когда я еду на юг поездом, мне кажется странным, что может быть так много безлесного пространства. И я ловлю себя на мысли, был ли здесь лес или никогда не было, и сколько же усилий потребовалось тем, кто его корчевал, если он здесь был.

Очень сложно привыкнуть к другому акценту, (а он есть почти в каждой области), он так режет ухо. И каждый уверен, что он говорит по-русски чисто.

Мне очень жалко ту женщину. Она так и не полюбила тайгу, а на прежней родине, когда она туда приезжала, уже не любили ее.

Я верю, что все, что ни делается, делается для защиты и морального комфорта этой женщины. Только примеры для подражания у нас странные.

Все говорят – Америка, Америка! Подождите, у них все только начинается. Они начали свое культурное строительство с выжженной земли, и теперь на этой удобренной пеплом индейцев территории формируются новые культуры. Они такие милые, как все дети младенческого и раннего подросткового возраста. А что будет дальше? Американо-испанская, американо-китайская, американо-негритянская и американо-европейская культуры. Еврейскую тоже не стоит забывать. Плавильный котел работает избирательно. Почему-то чайна-тауны и латинские кварталы он выплевывает наружу почти не переработанными. И рано или поздно наступит день, который наступил на российских территориях условно в середине второго тысячелетия нашей с вами эры, когда культуры привяжутся к земле, к территориальному пространству. Наверное, испанская – к югу, афроамериканская – к западу, где будут азиатские - не знаю. Только у российских культур корни глубже, они тут и сформировались, а пересаженные американские приживаются на новом месте. (Я знаю единственную культуру в мире, которая долго была экс-территориальной. Это еврейская культура. Но, в конце концов, и ей нашлось место. Правда, палестинцы против.)

И тогда и в Америке начнется сепаратизм. (Он и сейчас есть, но пока носит эпизодический характер). Ну недаром же в недавнем прошлом франкоязычные канадцы чуть было не развелись с англоязычными. Культуры прижились, территориально оформились и – нате вам, пожалста.   

Конечно, есть один известный метод предотвращения сепаратизма. Его практиковал самый неоднозначный из наших генсеков. Перемещать народ. Кого в тундру, кого  в степи, кого в тайгу. А мотивацию подбирали специальные органы. Потом и мотивация вроде бы стала более человечной – рубль подлиннее, чем дома, да вот только результат все один и тот же: люди без родины.

Так можно ли любить свою родину, если у нее нет границ? Если все вокруг – твоя родина. Едешь, едешь, а там и тундра, и тайга, и степи – и все это твоя родина. (Я специально пишу с маленькой буквы, потому что филологическо-идеологический дискурс «родина» - «Родина» я здесь не буду обсуждать. Я о родине, о той самой, самой любимой, с маленькой буквы).

Наверно тот, кто придумал национально-культурные автономии, руководствовался благими намерениями. Во всяком случае, мне хочется так думать. Он хотел утешить ту самую женщину, о которой я вам рассказала. Он предложил ей сохранить в своей жизни хотя бы родную культуру, если не вышло с родиной. Это должно было выглядеть так: переместились несколько сот человек, и образовали они на новом месте свое культурное пространство, собираются, песни поют и вместе родину любят. Ту, которую потеряли. Но поскольку живут они на новой территории, то им ничего не остается, попев песни своей потерянной родины, начать петь песни общенационально-гражданского характера. В этот момент подъема гражданского самосознания к ним присоединятся те, кто на этой территории жил давно, но их с объятиями принял. Далее по либретто – совместный хор.

Изобретение национально-культурной автономии, как и многие другие изобретения человечества, странные люди решили использовать странно. Они решили, что равенство – прежде всего, и те самые автономии нужны всем, кто терял родину, и кто не терял. Особенно они нужны тем, кто остался дома.  Нечего им козырять своими здоровыми корнями перед теми, кому их обрубили. И, в конце концов: рубить – так всем.  И всех – в национально-культурную автономию. А если случайно вы еще живете у себя на родине, то это случайно и временно. Не хотите ехать – не проблема, мы вашей родине имя поменяем, границы, элиту, а потом и построим вам что-нибудь такое, отчего пейзаж за окном поменяется. Вот вы уже и в автономию хотите.   

Но жизнь – не народная опера и не всегда соответствует написанным сценариям. Слава Богу, роль личности в истории не так уж и велика. А жизнь страны идет по объективным законам, подвластным изучению, но не коррекции. Слава Богу! - еще раз.  И одним из них является закон этнической мобилизации в случаях, когда людские массы перестают чувствовать себя уверенно. Не надо, ой не надо будить эту спящую собаку, тем более с целью ее отравить. Она и не такое переваривала, и не такие без рук оставались, а некоторые и без головы.

Вот потому я и расстроилась.  

Ну а вообще, лишь бы не было войны.