Границы и барьеры
07 апреля 2011 г.
Наталия Геворкян
специальный корреспондент ИД "КоммерсантЪ"
Любопытный диалог состоялся у меня сегодня с сотрудником американского консульства в Москве. Кажется, он называется «консульским офицером». Заранее хочу предупредить всех «обожателей» Америки, которые сейчас начнут потирать руки. Мое доброе и уважительное отношение к Америке, а также преклонение перед отцами-основателями, биллем о правах и первой поправкой особенно никак после происшедшего не изменилось. Я имела дело с конкретным человеком, так что мой рассказ о нашем с ним разговоре.
Все началось с того, что меня пригласили как участника на конференцию по случаю Всемирного дня свободной прессы, которую американцы устраивают вместе с ЮНЕСКО в Вашингтоне в начале мая. Во-первых, отличная возможность пообщаться и послушать коллег со всего мира, во-вторых, конференция будет проходить в Newseum, а мне говорили, что это совершенно уникальный музей про масс-медиа. И, наконец, название конференции звучит практически символически, что я поняла только сегодня, после разговора в консульстве: 21st Century Media: New Frontiers, New Barriers («Медиа XXI века: новые рубежи (границы), новые барьеры»).
Заполнив электронную анкету точно так, как указала приглашающая сторона, я отправилась в консульство. Оплатила 140 долларов и дождалась, когда откроется окошко. Я была первой в очереди. В окошке появился тот самый консульский офицер. Он посмотрел приглашение и другие бумажки, паспорт, сверился с компьютером, взял отпечатки пальцев. Потом задумался и сказал:
— Так вы журналист?
— Да.
— Понятно. И блог у вас есть.
— Ну если вы считаете блогом мою колонку в «Газете.Ru»…
— Но блог же у вас есть?
— У меня есть страница в «Фейсбуке».
— И вы едете в Америку и можете же что-то написать?
— Вообще-то, я еду слушать. Но если мне что-то покажется интересным, то да, могу и написать.
— Вот видите…
— В каком смысле?
— Вы журналист…
— Да. Я, правда, не еду брать интервью и работать. Я еду, потому что меня пригласили на конференцию.
— Ну да, но можете же что-то и написать…
Я совершенно не понимала, куда он клонит, хорошо ли это, что я могу что-то написать, или прямо наоборот, это плохо, что журналист может что-то написать.
— Что вы имеете в виду?
— Надо переписать анкету. Внести туда одно изменение. Это все просто. Сядете дома у компьютера…
— У меня с собой IPad. Может быть, вы мне объясните, что менять, я выйду на улицу, внесу изменения и потом вернусь…
— Это интересно. Я не знаю, можно ли это делать на IPad. Никогда не пробовал. Потом мне расскажете.
— И что менять?
— Вы должны попросить журналистскую визу. Вот это и надо изменить в анкете.
— Но я не еду писать репортажи и вообще не еду туда работать. Я еду на конференцию, где буду слушать.
— Но вы же журналист… И я не дам вам ни годовую, ни двухлетнюю визу. Вы получите трехмесячную однократную визу.
— Вы уверены, что правильно понимаете цель моей поездки?
— Ну а если вам захочется поехать в Америку в отпуск, то тогда, конечно, я дам вам другую, многократную визу, и вы можете ехать в Америку отдыхать сколько хотите.
Этот аргумент лишил меня дара речи. То есть стоящий за стеклом мужчина считает, что если журналист едет на конференцию, то он журналист, а если журналист едет в отпуск, то он уже не журналист. То есть, видимо, перед отъездом куда-нибудь в Колорадо в отпуск я должна расписаться, что обязуюсь исключительно наслаждаться пейзажами, а если у меня на глазах, например, произойдет преступление или, наоборот, кто-то совершит выдающийся поступок, то я сделаю вид, что я не журналист и не притронусь к клавиатуре компьютера. Ну не объяснять же всерьез, что журналист — он и в отпуске журналист, тем паче что очков в глазах беседующего со мной господина мне бы это явно не добавило. Я попросила вернуть мне паспорт.
То есть если бы я была ветеринаром, или архитектором, или учителем, то вышла бы с двухлетней многократной визой. Но меня угораздило быть журналистом. Поэтому мне нельзя давать ни однолетнюю, ни двухлетнюю многократную визу. А можно впустить раз и в ограниченных временных рамках. Очень облегчает жизнь и работу. И гениально сочетается с одним из основных постулатов предстоящей конференции, которая «стремится поддержать и расширить свободу прессы и свободный поток информации в наш цифровой век». Ха!
Я чувствовала себя прокаженной. Мотивировка моего визави была столь нелепой, что я даже не сразу осознала, сколь унизителен был этот разговор и как он меня задел. Уже на улице, прокрутив мысленно обратно пленку, я начала смеяться, слава богу. Ну не плакать же!
Я не собиралась выступать на конференции в Вашингтоне. Но я попрошу своих американских друзей, чтобы они перевели эту колонку и отправили организаторам конференции. Мы собирались поговорить о новых границах и новых барьерах? Давайте поговорим. Очень кстати.
Я бывала в Америке. Мне вручали там награду, которая так и называлась — Freedom of Press, я выступала и читала лекции в прекрасных университетах. Никогда не позволю бюрократу изменить мое представление об этой стране и о том, как там относятся к прессе и журналистам. Но в чем-то он прав. Да, я журналист и надеюсь, что при любых обстоятельствах и в любой стране мира до тех пор, пока у меня работает голова, я буду оставаться журналистом. И если меня за это будут наказывать визой, которая ограничивает мои возможности в сравнении с людьми других профессий, то я подожду, когда эти времена пройдут, и тогда поеду. Все проходит, и это пройдет. Кстати, если врач просит обычную визу в Америку, а у него на глазах в этой самой Америке умирает человек, то он тоже должен вспомнить, что приехал сюда не как врач, и оставить человека умирать? И да, признаюсь теперь уже моему собеседнику, и, надеюсь, сотрудники посольства покажут ему эту мою колонку: я обязательно написала бы о Newseum, потому что если это так гениально сделано, как мне рассказывали, то не смогла бы молчать. Как минимум в «Фэйсбуке». Извините, в блоге. Кстати, все блогеры тогда подпадают под те же ограничения? Или эта паранойя все же лимитирована только журналистами, ведущими блоги?
Не знаю, кто принимал решение, ограничивающие визовые возможности для журналистов в сравнении с людьми других профессий. Не знаю, отнеслись ли ко мне лично ограничительно или с этим сталкивались и другие мои коллеги. Это решение – тот самый барьер, о котором стоит говорить и писать. Когда такие барьеры воздвигают моим коллегам несвободные страны – это отвратительно, но объяснимо. Когда с этим мне предлагает смириться представитель самой свободной страны в мире, мне неловко. И я по таким правилам не играю.
Кстати, заплаченные мною за не полученную визу 140 долларов я бы с большей пользой передала в избирательный фонд кандидата в президенты США, который, по моим оценкам, с одинаковым пиететом относился бы к моей профессии вне зависимости от того, практикует ее американец, русский, или китаец. То есть невзирая на границы и барьеры.
