Обвинение проканает
22 мая 2009 г.
Наталия Геворкян
специальный корреспондент ИД "КоммерсантЪ"
В разгар перестройки американская газета Philadelphia Inquirer, ныне, кстати, переживающая весьма сложные времена, пригласила меня на пару месяцев поработать. Это был такой обмен: их журналистка работала в Москве, а потом я работала в Филадельфии. Дорога от дома на работу шла мимо здания суда. Я решила туда заглянуть. Вечное любопытство. И с того дня ежедневно проводила в суде часа по два. Мой американский начальник как-то аккуратно поинтересовался, где я пропадаю до обеда. И был несказанно удивлен, узнав, что в суде. Я попыталась ему объяснить, что именно меня так туда манит, но он был совершенно не знаком с советскими реалиями, так что отнесся к моему интересу к американскому суду как к милой прихоти.
Я приходила как в театр. Рука не тянулась к ручке. Просто смотрела и слушала. Объясняя присяжным какую-то запутанную финансовую ситуацию, адвокат говорил: «Представьте себе, что вы пришли в ресторан....» И дальше вся сложная ситуация разжевывалась на примере взаимоотношений клиента с заведением. Клиент получает услуги, за услуги надо платить и прочее – на уровне третьего класса начальной школы. При этом адвокат заглядывал присяжным в глаза, оценивая степень доходчивости собственных слов. То же самое делал представитель обвинения, столь же внятно и убедительно, со своими простыми примерами из обычной жизни, так же заглядывая в глаза обывателей, выступавших в данном случае присяжными. В общем, все как в кино, которое и вы, и я видели неоднократно. Но только в жизни. Я тогда впервые увидела, что такое состязательный процесс, что такое профессиональный уровень защиты и обвинения. Я пыталась поставить себя на место судьи или присяжных и принять решение в ситуации, когда обе стороны одинаково убедительны. Я наблюдала, как внимательно судья следит за каждым словом выступающих. Пыталась, как маленькая, угадать, за кого болеет беспристрастный судья. В общем, это было мое первое знакомство с американским правосудием, сформировавшимся, насколько я понимаю, под английским и немецким влиянием.
С тех пор у меня была возможность понаблюдать за процессами в судах разных стран. Вроде бы, уже привыкла и ничему не удивляюсь. Неизменно удивляюсь лишь нереформируемости российского суда, навечно, что ли, вросшего корнями в советскую систему или наиболее ярко отражающего нереформируемость по сути самой политической системы страны.
Я подумала, что если бы в процессе по второму делу Ходорковского и Лебедева можно было поставить камеру и писать его сплошняком, а потом показать эту запись целиком всего процесса с хорошим переводом в каком-нибудь, скажем, том же британском суде, то на второй или третий день просмотра представители британского правосудия просто решили бы, что им показывают какое-то трешевое кино, создатели которого вообще ничего не понимают про то, что такое суд. Я подумала, что если из всей этой записи смонтировать трехчастевку и даже без комментариев показать как документальное кино, то даже на российскую публику это произвело бы впечатление, не говоря уже о западной. Я подумала, что если такой фильм показать в Совете Европы, скажем, или в ООН, то ни один уважающий себя тамошний человек никогда больше не произносил бы слова о верховенстве закона в России вообще, в деле Ходорковского-Лебедева, в частности, и смог бы ясно себе представить, что же делается в судах по менее значимым и громким делам.
Интернет забит материалами с процесса в Хамовническом суде. О бессмысленности обвинения надоело говорить. О безусловном, но безрезультатном превосходстве защиты над обвинением не рассказал только ленивый. О самоуверенных и саморазоблачительных репликах прокуроров писали журналисты. Люди, приходящие в суд, даже на одно заседание, выходят в состоянии полного изумления от того, что видят и слышат. Даже у тех, кто не симпатизирует обвинямым, не получается симпатизировать обвинению. Даже те, кто считает, что Ходорковский и Лебедев нахаляву получили классный бизнес и выжимали из доставшихся им недр свои миллиарды, признают ясность и четкость мысли обвиняемых в отличие от обвинителей. Ни один человек, побывавший в этом суде, не счел, что там происходит нормальный или хотя бы с намеком на нормальный процесс. И это – главный судебный процесс в стране, открытый, к тому же.
Меня поражает бесстыдство заказчиков, скажу вам честно.
Поражает, что они уверены, что вот так «подготовленное» и столь нелепо звучащее обвинение «проканает» даже в публичном процессе. Что бормочущие и явно не всегда понимающие суть собственного бормотания прокуроры все равно победят. А иначе, зачем было вообще начинать этот процесс? Если его начинали для того, чтобы дать сторонам реально посостязаться в поиске истины без всякой предрешенности результата решением сверху, то есть устраивали бы показательный честный процесс, чтобы поставить точку в этой истории, то и судья вел бы себя иначе, и обвинение выражалось бы менее откровенно, а кадры с этого процесса были бы регулярно в новостях всех основных госканалов. Это тоже был бы госзаказ, но на справедливость. Такого заказа явно нет. К верховенству закона ни тот, ни другой заказ, заметьте, отношения не имеют.
Во главе страны – юрист, который этим гордится. Я не знаю, когда Дмитрий Медведев в последний раз был в суде. Но очень советую ему зайти в Хамовнический суд, чтобы несколько яснее представлять себе процесс отправления правосудия в стране, которой он взялся руководить. Причем взялся он за это в том числе и для того, чтобы, если верить его словам, страна эта превратилась, наконец, в правовое государство. На совещаниях с юристами не увидишь и не услышишь и десятой доли того, что можно увидеть в московском районном суде, не говоря уже о не московском районном суде. На встречах с прокурорами и судьями не поймешь, как именно они работают. Реальную ситуацию можно почувствовать и понять только там, на «земле», в маленьком переполненном зале, где летом будет нечем дышать. Там, куда не ступает нога президента и где граждане возглавляемой им страны должны бы искать справедливость, непредвзятость и защиту. Ничего страшного, никто его не осудит. Надо просто прийти, сесть тихо в углу и послушать часа два-три. И посмотреть.
Суд над Ходорковским и Лебедевым в том виде, в котором он происходит уже второй раз – это мина замедленного действия. Если треть опрошенных граждан верит, что власть добивается обвинительного приговора и оказывает давление на суд, то это означает, что треть граждан не верит президенту, когда он говорит ( в интервью «Новой газете» по поводу суда над Ходорковским) «Для государственных служащих и для президента никакой предсказуемости в любом судебном процессе, в том числе упомянутом Вами, нет и быть не должно». Более того, та же треть граждан, полагаю, не верит, что сам Дмитрий Медведев верит в то, что говорит. Треть – это совсем не мало. А из тех, кто побывал в Хамовническом суде, все 100% усомнятся в непредсказуемости его исхода для власти.
Дмитирий Медведев не «заказывал» Ходорковского и Лебедева. Но, судя по тому, как пока проходит процесс, и отменить заказ не в его силах. Хотя, безусловно, это в его интересах. Потому что, пока в России происходят такого рода процессы, стыдно признаваться, что во главе страны стоит юрист. Рано или поздно этот процесс станет таким же позором для страны, как и те многочисленные политические, да и не только политические, процессы советского периода, которые породили сохраняющую актуальность печальную шутку о том, что советский суд – самый гуманный и справедливый суд и в мире.
Конечно, когда 15 лет назад я сидела в филадельфийском суде, я думала, что нет смысла подробно объяснять моему американскому начальнику, что именно я там вижу такого, чего нельзя увидеть в суде на моей родине. Была надежда, что все изменится. Что власть в стране и судебная власть, наконец, разведутся и каждая займется своими обязанностями. И уровень обвинения подтянется со временем до уровня защиты. И российский суд станет, наконец, не стыдным местом. Не случилось. (Газета.РУ)
